Кокон - Страница 6

Вне всяких сомнений парень чувствовал себя в этом коллективе уютно. Он вальяжно развалился за партой и смотрел на меня теперь уже взглядом знатока, эдакого сноба, повидавшего в своей жизни пьяниц вроде меня, и сложивший об этом племени презрительно-снисходительное отношение. Одет он был добротно. Я не разбираюсь в моде и брендах одежды, но выглядел он пестро — джинсы с карманами в самых неожиданных местах, с тяжелыми металлическими молниями и цепями; массивные шнурованные ботинки желто-коричневой кожи, которые вызывали ассоциации с альпинизмом, или туризмом на крайний случай; черная футболка с диким орнаментом белого, розового и ядовито-зеленого, поверх — черный пиджак, непонятно из чего сработанный, потому что в местах сгиба материя сыпала искрами, как наполированный металл. Все, что было на мне надето, вряд ли стоило больше его ремня.

— А чо, народное средства — не? Не катит? Утренний опохмел — дело святое.

— Да что б ты знал про опохмел, мальчик, — моя головная боль, пройдя отрицательную единицу синусоиды, снова поползла вверх, было заметно, что обращение «мальчик» его зацепило. — Тебе семнадцать, от двух литров пива ты либо звереешь, либо падаешь замертво.

— Я не мальчик, — веско процедил он. — И кроме пива много чего пробовал…

Головная боль достигла максимума, я поднялся, упершись кулаками в стол, и начал говорить:

— И чем ты хвастаешься, придурок? Тем, что гробишь свой организм, когда он ещё окончательно не сформирован? Ну молодец, к тридцати годам тебе обеспеченна жизнь на таблетках. Ты, наверное, думаешь, что до тридцати так много времени, что это — далекое недостижимое будущее, но ты не успеешь пернуть, как эти года пролетят. А я тебя уверяю — время, это подлая сука! — Я все больше заводился, даже не знаю отчего, но по мере того, как слова покидали меня, вместе с ними улетучивалась и мигрень. Это было загадочно, но это работало, так что я с ещё большим энтузиазмом продолжил. — Вот ты сидишь тут такой весь из себя и думаешь, что стоит пошевелить мизинцем, и вселенная выстелется перед тобой ковровой дорожкой. Но это — просто гормоны. Твой организм завершает свое формирование, заканчивает работу над половыми органами, и гоняет по венам литры тестостерона и адреналина. Это всего лишь биохимия человека, а потому твоя поспешность взросления, твоя бравада «взрослыми» штучками, типа секса, насилия, алкоголя, наркотиков — не более, чем злая шутка, которую с тобой играет твое же тело. Ты жаждешь доминирования инстинктивно, но незнание тебя не оправдывает, потому что разум тебе все-таки дан. Может быть, ты его не заслуживаешь, но Господь Бог не взял меня консультантом по конструированию человека. В результате, ты — полный мудак! Ты мудак сейчас, и с большой вероятностью останешься им в будущем. Ты, со всеми своими крутыми шмотками, навороченным телефона и прочей дорогущей херней, — ты уверен в себе и в своих силах, и, разумеется, папочка с мамочкой о сыночке позаботятся, бабла всегда подкинут, чтобы чадо ни в чем не нуждалось, — ты уже не способен сделать шаг в сторону и посмотреть на себя со стороны, и понять, что вскормленные в хлеву способны только хрюкать, даже если его пятак отмыт Well'овской шампунью и украшен золотой серьгой. Тебя, словно корову, превращают в организм потребления. Вслед за гребанной американской мечтой ты будешь прожигать свою жизнь в тщеславии и самодовольстве, уверенный, что в этом и заключается смысл существования! Это — твое будущее! Ты нихрена собой не представляешь сейчас, и таким же куском дерьма останешься в тридцать лет, когда гормоны поутихнут, здоровье будет расшатано алкоголем и наркотой, а психика — пониманием того, что все загубленные тобой жизни на самом деле не дали тебе и толики глубинного истинного удовлетворения, а карьера оказалась иллюзией! Твой последний и самый сильный в этой жизни шаг, будет шаг с крыши многоэтажки. К несчастью, даже это окажется глупостью!

Да, этот монолог нельзя было назвать идеальным, пафоса и банальности в нем было столько, что это уже становилось вульгарно, но я компенсировал этот недостаток интонацией, ибо, если хочешь, чтобы тебя услышали, надо орать.

— Можно подумать, что карьера препода в такой дыре, как наша, великое достижение! — взвился парень, уязвленный и красный, как спелый помидор. Ну да, его система ценностей подверглась жесткой критике. Но разве не это я обещал директрисе? — короче, ты просто стареющий обсос, который ничерта не добился, и уже не добьется!

Ничего не скажешь, задел я его глубоко. Вот только голос его выдавал, присутствовали в нем посторонние вибрации. В заявление парня было больше нервов, чем желания победить, в сущности, сказав это, он уже проиграл. Я же теперь почти не чувствовал головную боль, я вернул себе форму и мог трепаться о постороннем (особенно о том, какие они — ученики, идиоты) до самого вечера. Я ответил, вкладывая в слова напускную агрессию, словно я все ещё пытался на оппонента давить:

— А вот тут ты совершенно прав, мальчик! Но разница между нами в том, что мне, в отличие от тебя, никто в свое время не объяснил, каким дерьмом я стану, если не направлю свою агрессию в правильном направлении! Никто мне не растолковал, что мир, который я видел в свои семнадцать, вовсе не таков, каким является на самом деле! Никто даже не заикнулся о том, что свойственная в вашем возрасте жестокость — всего лишь самый простой, самый примитивный путь становления «эго», который в девяносто девяти случаях из ста приведет к полному провалу! Ну да, остался ещё один процент. И что? Ты видишь себя новым Наполеоном, Гитлером или Сталиным? Тогда удачи тебе, чертов недоразвитый Нерон! Насаждай и дальше свою агрессию окружающим, — ты всего лишь сообщишь миру о своем скудоумии, потому что не в состоянии быть значимым ни в чем больше! Ты вырастишь, уничтожишь кучу людей, уничтожишь себя, и все равно останешься ничтожеством!