Кокон - Страница 32

— На общественное мнение мне плевать, потому что послезавтра я покидаю этот проклятый городишко! — заявил Лёня, плюхнувшись на диван и закинув ногу на ногу.

Я насторожился, положил нож, внимательно посмотрел на товарища, спросил после паузы:

— В каком смысле «покидаю»?

— В прямом. Мне предложили работу в областной клинике, я согласился. Перебираюсь на пмж в нашу Уральскую столицу. По этому поводу и проставлялся. И Лида не пациентка, она — координатор. Кстати, она не замужем.

— Зато ты женат.

Я наполнил стаканы, протянул один Лёне. Михайловы уезжали, и, очевидно, навсегда. Мне неприятно было осознавать, но этот факт всколыхнул в моей душе волну едкой горечи.

— Тоже мне праведник нашелся, — отозвался Лёня. — К тому же, Алёна не едет.

— Что?! — я в удивлении уставился на Михайлова. — Хватит издеваться над моим жадным до сплетен мозгом! Колись уже!

— А что рассказывать. Она не хочет уезжать. Так и сказала: не поеду. А я, если откровенно, и не настаивал.

Лёня неторопливо приложился к стакану. Я пытался понять, нервничает ли он, но если его душу и обуревали жестокие стихии, на мимике и жестах это не сказывалось. С другой стороны, Лёня же хирург, то есть человек, по долгу службы обязанный уметь себя контролировать. Вот то его возбужденное «Итак, продолжим!» было единственным проявлением чувств, судя по всему.

Я сел за стол, глотнул виски, подкурил сигарету. Мне требовалось время переварить услышанное. Алёна оставалась, — это могло значить только одно: Михайловы разводились. Не скажу, что эта догадка меня поразила, потому что ещё две недели назад я предвидел такое развитие событий, но я не ждал его так скоро. Да и вообще, — одно дело догадка, совсем другое — реальные события.

— Так вы что — разводитесь? — спросил я, все ещё не веря до конца услышанному.

— Пока нет. Решили дать друг другу время на подумать. Вернусь через полгода, тогда и посмотрим.

— Мда… Новости, мягко говоря, неожиданные…

— Присмотри за ней, ладно?

— Я бы на твоем месте Грека о таком не просил, — даже не знаю, что толкнула меня на это достаточно честное заявление, то ли сногсшибательные новости, то ли алкоголь, то ли и то и другое, — вот вернешься через полгода, а мы женаты.

Лёня поднял на меня тяжелый взгляд, но мне уже начало надоедать его извращенное представление о супружеской верности, так что я продолжил довольно грубо:

— Это какой же сволочью надо быть, чтобы трахаться направо и налево, а от жены требовать целомудрия!

— Надо быть тобой, — невозмутимо парировал он.

— Я никому не изменяю! — моему возмущению не было предела.

— Потому что у тебя никого нет, — вдобавок ко всему эта скотина нашла место для ехидной улыбки, отчего я завелся ещё сильнее:

— Можно подумать в Ёбурге полгода ты будешь дрочить, вспоминая любимую жену! Как меня уже достала эта однобокая мужская справедливость!

— Мальчики, у вас там все нормально? — донесся из ванной обеспокоенный голосок. А я уже успел забыть о присутствии координатора Лиды в моей ванной.

— Конечно она тебя достала. Ты ведь эту справедливость исповедуешь уже 36 лет, — Лёня нагло улыбался во все зубы, и, черт возьми, он был прав. Я вернулся к стакану, отпил добрый глоток.

— Ну да хватит орать, — продолжил Лёня серьезно. — Я не собираюсь ограничивать жену в сексуальной свободе, к тому же это невозможно. Тем более — рядом с тобой. Но самое поразительное то, что я нисколько не ревную. Как-то всё выгорело, перегорело. Раньше сама мысль о том, что Алёнка может трахаться с кем-то другим могла довести меня до бешенства. Но со временем ревность притуплялась. Первые года три я не изменял ей, и даже мысли такой не появлялось. Теперь же мне всё равно.

Лёня давал жене полную свободу выбора и действий, потому что такую же свободу оставлял за собой. Мало того, очевидно, Михайловы давно уже заключили негласное соглашение на эти свободы, может быть год назад, а может и ещё раньше. В семье подобные отношения возможны, но крайне опасны, потому что требуют абсолютного доверия и безграничной жертвенности, в противном случае приводят к краху, и случай Алёны и Леонида это подтверждал. Свобода стала для них очередным слоем, который они намотали на свои коконы, она отдалила их друг от друга, вместо того, чтобы сблизить.

— Слушай, Лёня, — после паузы размышлений я решился на вопрос, который никогда раньше не задавал товарищу, — а почему у вас нет детей?

Михайлов допил виски, встал, подошел к столу, кинул в рот кусочек сыра. Прожевав, сел за стол напротив меня, наконец, ответил:

— Да стар я уже для детей, — и вот этот ответ он рожал долгих две минуты!

— В каком смысле? Твои сперматозоиды что — ленивы и у них радикулит?

— Детей надо заводить в двадцать пять, пока молод, энергичен и глуп. Пока не понимаешь, какая это ответственность, и сколько денег и энергии наследники требуют. Мне сейчас тридцать восемь, и честно говоря, я не хочу детей. Я попросту боюсь их заводить.

Мне показалось, что он цитирует великого оратора современности, то есть господина Грека. Черт, я даже не предполагал, что мужчины настолько солидарны в этом вопросе. Но в тот момент меня интересовало немного другое, — открылась новая грань отношений четы Михайловых, и я задался вопросом, так ли безукоризненны были мои выводы, насчет нежелания Алёны иметь детей, когда сам глава семейства не торопился обозначить потребность в наследниках? Скорее всего, присутствовало в какой-то доле и то и другое, мелкие фобии сложились в одну большую боязнь, которая в результате развалила семью. Лёня уходил сам, мне не требовалось ломать их брак, Алёна могла достаться мне «бесплатно», без наложения моральной контрибуции на мою совесть. И, чего лукавить, от этого понимания, мое настроение заметно улучшалось, оно уже, чёрт возьми, смахивало на ликование!