Кокон - Страница 21

— Не понял? — я насторожился.

— А она ведь тебе нравится, да?

— Это ещё что за допрос? — мое беспокойство нарастало. — В чем Алёна была права?

— Она сказала, что при правильном подходе, всю твою безбашенность можно пустить во благо.

И тут до меня дошло:

— Так весь этот ужасный день был спланирован тобой и Алёнкой?! То-то я смотрю — уж больно коварства много! Нет, женщины — самое подлое и низкое племя! Хуже врачей!

Лена не ответила, только улыбнулась, я же на самом деле злости не испытал, напротив мне было приятно осознавать, что Алёна обо мне печется. Да, это была странная забота, даже какая-то извращенная, но все же — забота.

«Ничего, — думал я, внутренне улыбаясь, — я и тебя, милая моя Алёна Игоревна, когда-нибудь оттрахаю, как последнюю грязную шлюху!»

На секунду я даже о Грувиче забыл. Но только на секунду, потому что в этой жизни всегда рядом окажется кто-то, кто с радостью напомнит о плохом.

— Скажи, Грек, — вдруг тихо произнесла Лена, — то, каким тебя увидел художник… Он угадал?

Я долго молча смотрел в потолок, пытаясь сначала себе ответить на этот вопрос, и чувствуя, что это занятие портит мне настроение, затем вдруг понял, что мое молчание может быть истолковано неверно, отозвался:

— Не знаю. Понятия не имею, какой я на самом деле.

— Ты врешь, — не поверила Лена.

— Какая разница, — отозвался я равнодушно. — По твоему убеждению, я вру всегда.

— Нет, — уверенно заявила моя подруга. — Иногда ты маскируешь правду под ложь, так, чтобы никто не догадался о твоей искренности. Ты боишься, что кто-то увидит тебя не таким, каким ты себя показываешь.

«Просто удивительно, какие все вокруг крутые психологи, — подумал я с раздражением и решил ничего Лене не отвечать. — Интересно, насколько глубоко они понимают самих себя?»

И только минуту спустя до меня дошло, что этот вопрос — слово в слово — пересказ другого вопроса, заданного мне несколько часов назад Антоном Грувичем, — вопрос, на который я не хотел отвечать ни тогда, ни сейчас.

«Твою мать!..» — выругался я в сердцах, решив тут же закрыть глаза и уснуть, чтобы проснуться утром, благополучно выкинув всё это из головы.

Но заснул я только в полтретьего ночи, тревожным, нервным и сумбурным сном.

Домой мы вернулись в ночь с воскресенья на понедельник. Я включил свет во всех комнатах и внимательно обследовал квартиру. Она оказалась идеально прибрана, даже пыль на книжных полках отсутствовала. Кровать была аккуратно застелена, а на подоконнике появился горшок с кактусом. Ларион весело тявкал и пытался грызнуть меня за ногу, то есть с собакой все было в порядке. Пачка презервативов, оставленная мною на столе в целях пропаганды безопасного секса, осталась нетронутой. То есть либо до секса не дошло, либо Пашка проявил предусмотрительность и принес презервативы с собой. Вопрос был интересный и требовал ответа.

Я принял душ, выгулял пса и отправился на работу.

— Света, — сказал я, когда молодежь удовлетворила свое любопытство по поводу моей поездки и угомонилась, — что на моем подоконнике делает кактус?

— Ну… у вас как-то мрачно, — отозвалась девочка, лупая на меня удивленными глазками.

— И ты решила превратить мой подоконник в оранжерею?

— Я сама его буду поливать, — сказала Света, метнула в Мельникова быстрый взгляд, и смутилась.

— Светочка, ты теперь просто обязана это делать, — заверил я ученицу. — Кстати, спасибо за квартиру, не помню, когда она в последний раз так сияла. Правда, я под одеяло не заглядывал, надеюсь, пятен там нет?

Класс притих, чувствуя, что происходит что-то серьезное, но ещё не успев осознать, что именно. Света сжалась, словно от неожиданного раската грома, её ротик приоткрылся, она смотрела на меня со страхом. Я перевел взгляд Мельникова, он опустил глаза, а руки сцепил в замок так, что побелели костяшки пальцев, его уши пылали. Значит, все у них получилось, — сделал я вывод.

— Ох, ничего себе! — послышалось откуда-то с задних рядов.

А следом несколько пацанячих глоток во весь голос заржали.

— Молчать! — взревел я, гогот захлебнулся. Я мрачно обвел взглядом учеников, продолжил с нажимом. — Вы идиоты! Вы взрослеете в убеждении, что секс и пошлость одно и тоже, вы готовы часами рассказывать друг другу похабные анекдоты и хвастаться несуществующими сексуальными победами. Но, чёрт возьми, секс предполагает какие-то хоть мало-мальски гармоничные отношения, взаимную симпатию и привязанность! Каждый раз, когда вы гогочите над чужими такими вот отношениями, я ни секунды не сомневаюсь, что за вас говорит банальная зависть, потому что у вас таких отношений нет. Вам не ржать надо, а учиться у Светки с Пашкой. Иначе вырастите в полное быдло, уверенное, что противоположный пол — ошибка природы. Мало того, что вы травмируете своих же друзей, вы навеки меняете самих себя. Вы наматываете на свои никчемные жизни покрывало цинизма, чтобы спрятаться от мира, который, оказывается, не прогибается по первому вашему желанию. Продолжайте в том же духе, и я вас уверяю, лет через десять кокон, в который вы прячетесь, уже невозможно будет разбить кувалдой!

Я порывисто поднялся, всем своим видом выказывая раздражение, захлопнул журнал, сдернул со спинки кресла пиджак и направился к выходу. У двери оглянулся, ещё раз мрачно обвел взглядом класс, сказал:

— Нет у меня сейчас желания рассказывать вам об информатике. Подумайте лучше о том, что я вам сказал.

И вышел, с грохотом захлопнув за собой дверь, но тут же прислонился к ней ухом.